До Homo Perfectum - один шаг?

     Уроженец Казахстана, микробиолог с мировым именем Шухрат МИТАЛИПОВ научился исправлять геном эмбриона человека и попал в рейтинг самых влиятельных в медицине людей

Встретившись с Шухратом Миталиповым, я поняла, что значит звезда из мира науки. На десятом международном конгрессе “Современные подходы к лечению бесплодия. ВРТ: настоящее и будущее”, на который он специально прилетел в Алматы из США, ему не давали прохода. Каждый хотел пообщаться с ним или хотя бы пожать руку. Когда я брала интервью у Миталипова, неподалеку сидели его коллеги и ждали, пока он освободится, на­деясь, что теперь наконец им удастся переговорить. Сам профессор, к которому все обращались не иначе как Шухрат, был настолько прост в общении, скромен и доброжелателен, что моментально располагал к себе. А ведь передо мной сидел микробиолог с мировым именем (и это как раз тот случай, когда нет нужды ради красного словца преувеличивать), профессор Орегонского национального исследовательского центра США, автор нескольких открытий, которые включают в рейтинги самых важных для развития медицины. Человек - воплощение американской мечты. Он родился в поселке Ават Алматинской области, учился в Москве, а 23 года назад переехал в США, где живет по сей день. На конгрессе Миталипов рассказывал о своем последнем сенсационном открытии - возможности редактировать геном эмбриона человека. Ученый доказал, что эмбрион самостоятельно может корректировать свои мутации, и исправил ген, который в будущем мог спровоцировать гипертрофическую кардиомиопатию. Как говорит микробиолог, у человека более десяти тысяч наследственных болезней, в каждом случае это либо отдельный ген, либо мутация и можно разработать методы корректировки для каждой мутации.
- Шухрат, недавно журнал Time включил вас в список 50 людей, оказывающих наибольшее влияние на мировую медицину. Когда вам позвонили из редакции, вы удивились или ожидали чего-то подобного?
- С этим связана интересная история. Свою статью о редактировании генов мы опубликовали в августе 2017 года (до того момента о свойстве эмбриона корректировать свои мутации было известно очень мало). СМИ шумели: было много статей, меня показывали в новостях, приглашали на интервью. А наша публикация об этом методе стала самой популярной в мировом рейтинге научных статей. Поэтому я, конечно, ожидал, что в 2017 году ее признают статьей года и наше открытие попадет в различные рейтинги, которые публикуют влиятельные научные журналы. Но через пару месяцев две группы ученых (все - звезды от науки, работающие в ведущих университетах США) выступили с критическими статьями, заявив, что системы репарации, которую мы открыли, не существует. Нам пытались доказать: этого не может быть, вы ошиблись. Пресса, конечно, подхватила эту тему. В итоге наше открытие убрали из всех рейтингов прошлого года.
- Наверное, по-человечески в этот момент было тяжело.
- Моя команда ученых, с которой работаю, конечно, была в стрессе: “Как? Мы так долго шли к этому! А теперь нам говорят: вы не знаете, что делаете”. Нас даже перестали приглашать на презентации, при этом дискуссии продолжались, тему обсуждали очень бурно. Если честно, каждая наша публикация проходит через тернии. Нужно ждать, пока кто-то не повторит наш опыт. Поэтому мы еще раз провели опыт редактирования генов. А другая группа независимо от нас провела такой эксперимент на мышах, подтвердив, что наш метод действительно работает. В итоге мы оказались правы, а мое фото, но уже в 2018 году, буквально пару месяцев назад, вышло в журнале Time.
- Вы говорите, что это обычная ситуация. Но мне кажется, здесь не обошлось и без зависти.
- Наверное, немного есть. Ведь были люди, которые говорили: “Мы работаем над этим 20 лет”. А я, как говорят в Америке, пришел, в общем-то, из другой области науки и сказал им, что они все это время не замечали слона, который стоял посреди комнаты. Главное, что мы оказались правы, и теперь все повторяют наш опыт. Метод редактирования генов, может быть, придет в клиники через десять-пятнадцать лет. Хотя к нам уже обращаются люди, которые могут иметь детей, но хотят сделать процедуру ЭКО именно из-за того, что у них есть какие-то генетические заболевания. Но пока мы не можем им помочь, так как подобные манипуляции еще не разрешены законодательно.
- Никто не подвергает сомнению значение вашего открытия, при этом идут ожесточенные споры вокруг этической стороны. Многие в принципе выступают против этого, говорят, что из-за этого в будущем появятся ГМО-люди. Но те, кто хотя бы теоретически рассматривает такую вероятность, заявляют о неравных возможностях: богатые, у кого есть деньги на подобные процедуры, смогут иметь только здоровых детей, а бедные окажутся не у дел...
- Вообще, вокруг области, связанной с воспроизводством людей, всегда было очень много этических вопросов. Процедуру ЭКО до сих пор принимают не все, а тем более новые технологии, касающиеся генетической инженерии. Здесь много разных аспектов, и равные возможности, о которых вы говорите, лишь один из них. Одно дело, когда речь идет о возможной болезни, а другое, когда семейная пара хочет, чтобы ее будущий ребенок, как говорят, был быстрее, умнее, красивее.
- Идеальный человек.
- Именно.
- Но ведь это невозможно?
- Пока невозможно. Но мне говорят: раз ты занялся этой темой, через год мы узнаем, какой ген отвечает за ум или за рост, и, скорее всего, там будет работать та же технология редактирования генов. Именно поэтому сейчас работают огромные этические комиссии, которые обсуждают этот вопрос. Недавно состоялся саммит трех академий из США, Великобритании и Китая. Ученые собирались во второй раз и обсуждали, что можно делать при помощи редактирования генов, а что нет. В США вроде бы считают, что нужно четко отделять болезни (составить подробный реестр) от всего остального. То есть нельзя, как я уже говорил, при помощи этого метода улучшить человека, сделать его умнее, например. А в Великобритании говорят о том, что здесь есть тонкая грань: допустим, если ген будущего ребенка скорректировать так, чтобы у него был иммунитет к ВИЧ-инфекции. Что это? Борьба с болезнью или улучшение?
- Это может привести к тому, что человек будет жить значительно дольше?
- Ну и пусть. Сейчас мы и так живем сравнительно долго, другое дело - качество этой жизни. Человек набирается опыта, начинает работать в полную силу - ему 40, 50, 60 - и тут он начинает стареть, не успевая отдать свои знания обществу. Раньше из-за небольшой продолжительности жизни этот промежуток был еще меньше, сейчас он увеличился, и, по-моему, последние сто лет человечество стало стремительно развиваться именно поэтому. А если мы дадим людям возможность активно работать до 90 лет, это будет хорошо. Представьте, каким будет прогресс.
- А бессмертие возможно?
- Насчет бессмертия не знаю. Вряд ли.
- Разве это не звенья одной цепи?
- Наверное, нет.
- Вы думали о том, что, возможно, когда-нибудь получите Нобелевскую премию?
- (Улыбается.) Это маловероятно. В мире столько открытий, которые ждут своей очереди. Мне кажется, что их тысячи. Тем более Нобелевский комитет присуждает премию открытиям, которые были проверены временем. Иногда ждут несколько десятков лет. Мне рассказывали, не знаю, правда это или нет, почему Нобелевский комитет только в 2010 году, через тридцать с лишним лет после открытия, присудил премию Роберту ЭДВАРДСУ, благодаря которому стала возможной процедура ЭКО. Якобы они ждали, чтобы Луиза БРАУН - первый ребенок из пробирки - не просто стала взрос­лой, но и сама родила ребенка. Хотя к тому моменту в мире жили четыре или пять миллионов детей, появившихся на свет в результате ЭКО. Эдвардсу было под 90 лет - он сам не смог приехать на церемонию вручения премии.
- Вам всего 57 лет - время еще есть.
- Если говорить о методе редактирования, то эти дети даже еще не родились. Вряд ли до нас дойдет очередь в этой жизни. Хотя иногда так же, как вы, мне говорят про премию. Но я не слышал, чтобы мою кандидатуру хотя бы рассматривали. Я работаю не ради этого, просто хочу, чтобы наши научные разработки внедрялись. И меня очень радует, когда мои открытия в конечном итоге помогают пациентам. Это для меня самое главное.
- Предполагала, что вы ответите именно так. Вы скромны во всем? Вообще, вам много нужно для счастья?
- Ученые, и американские, и ведущие мировые, неприхотливые люди. Я, например, редко хожу в галстуке, надеваю костюм только на большие презентации, и то, когда выезжаю в другие страны. А в Америке мы ходим в футболках, главное - комфорт. Езжу на маленькой газоэлектрической “тойоте приус”. Ничего особенного мне не нужно. Люблю разную кухню: американскую, китайскую и национальную, конечно. Жена дома готовит лагман, плов, а я угощаю своих коллег. Есть деликатес, который могу поесть, только когда приезжаю в Казахстан, - конина. Это мое самое любимое мясо. В США оно не продается, ввозить в страну его тоже нельзя. Поэтому, когда лечу в Алматы, коллеги шутят: “Опять едешь туда из-за казы?” И конина первое, что я здесь ем, и бешбармак, конечно. В Казахстане бываю примерно раз в год - здесь много наших родственников. Два года назад приезжал в Алматы вместе с детьми на настоящую уйгурскую свадьбу к моему племяннику. Им очень понравилось! Моя дочь учится в Стэнфордском университете, она выбрала факультет философии, очень хорошо пишет. Сын заканчивает школу. Он тоже тяготеет к гуманитарным наукам - редактирует школьную газету. Они стопроцент­ные американцы и говорят только по-английски.

Оксана АКУЛОВА, фото Владимира ЗАИКИНА, Алматы