Спектакль без героев

На сцене Театра им. Лермонтова снова громкая премьера - молодой казахстанский режиссер, работающий в Москве, Гульназ БАЛПЕИСОВА (на снимке) поставила спектакль “Горе от ума” по одноименной пьесе Грибоедова.

Это уже вторая постановка Лермонтовки за минувший сезон, которая предлагает зрителю незашоренный взгляд на классику. Первым был “Маскарад” Лермонтова. “Горе от ума” - это русская классика из школьной программы, да еще и в стихах. Тем не менее молодому режиссеру удалось перевернуть представление зрителей об этой истории и рассказать ее современным языком. Уже когда стихли овации и зал отпустил артистов, Гульназ рассказала, сколько в ней самой от Чацкого и почему она убрала его с привычного пьедестала героя-бунтаря:
- Мне уже несколько раз задавали вопрос, что общего у меня с этим персонажем. Я сначала даже думала, что это какая-то издевка. Конечно, я не Чацкий, но некоторые моменты отчасти дают себя почувствовать в его роли. Я уже около девяти лет живу в Москве и последние пять работаю в Театре имени Вахтангова. Это мой родной театральный дом так же, как Казахстан - родина. Кстати, здесь осталась моя семья, так что я держу руку на пульсе событий и не отор­вана от местных реалий. Я хочу быть космополитом, человеком мира. Наверное, когда мои ноги дадут голове покой, то я наконец остановлюсь в какой-то стране. Но пока все время живу в поисках дома, и это очень странное ощущение.
- Еще во время вашей работы раздавались реплики: то, что вы делаете, это не русский театр. А вообще, большое сопротивление пришлось преодолевать?
- Мне кажется, сейчас на самом деле и нет такого понятия, как национальный театр. Точно так же, как нет понятия одной определенной моды или тенденции в стиле одежды. Мир слишком сильно перемешан в последнее время. Театр, как и человек, имеет право смешивать разные стили и направления в поисках своего лица. Мне действительно приходилось преодолевать некое сопротивление. Честно скажу, поначалу у меня, как у Чацкого, было ощущение, что я попала в дурдом. Я была инакомыслящим человеком, чем многих раздражала. К тому же молодым режиссером, да еще и женского пола, что особенно сложно воспринимается на Востоке. Поэтому в какой-то степени спектакль шел от актеров, от того, что я встречала здесь. Проблема была еще и в том, что долгое время мы говорили на разных языках. Когда я называла какие-то постановки и режиссеров, то понимала: актеры этого не знают, хотя в силу своей профессии должны были бы знать. Каждый раз после очередного этапа работы я уезжала и оставляла целый список того, что надо прочитать, посмотреть. Отсюда и мой крик души, который есть в спектак­ле, когда Чацкий в одной сцене подробно разъясняет значение каждого слова и понятия. Мешало ощущение, что мы не работаем на одной волне. А вот когда мы признали, что чего-то не знаем, тогда спектакль и пошел, началась настоящая работа.
- Похоже, что отсутствие глубоких знаний - это мировой тренд…
- Потому что вокруг стало слишком много информации, которой мы не хотим пользоваться. Может быть, виной этому нежелание отделять мусор от необходимого. А иногда мне кажется, что вся проб­лема от доступности книг. Может быть, если их собрать и сжечь, то люди, как и раньше, будут искать, передавать друг другу необходимую литературу, ценить ее, и мы снова станем читающими людьми. В этом парадокс человеческого существования.
- Почему ваш Чацкий совсем не выглядит героем, который полон свежих идей?
- То, что он воспринимается зачастую как герой, это остатки тоталитарного мышления, тех штампов, которые были навязаны еще советской системой обучения. В истории обязательно должны быть герой и его антипод. Через героев лепили страну. А Чацкий не герой, он человек со своим характером - острый, не умеющий промолчать и очень одинокий. Обратите внимание, как часто у него звучит слово “вслух”. Ну покажи ты язык за спиной, а в глаза промолчи - зачем все время говоришь что-то раздражающее людей? С этой чертой характера он не принят не только в своем кругу в России, но и в любом месте, в любой стране оказался бы не у дел. Вообще, в русской классике нет героев. Не получилось их сделать ни у ПУШКИНА с его Онегиным, ни у ГРИБОЕДОВА, ни у многих других. Потому что все они из разряда болтунов, не умеющих делать дело, а только рассуждающих. Лишь у ЧЕХОВА есть дядя Ваня, реальный человек, занимающийся реальным делом. Обратите внимание, Чацкий ничего не рассказывает о том, где он был, что совершил за те три года, пока его не было. А все потому, что рассказывать нечего - он получил наследство, уехал и промотал его. Какой же он герой?!
Гульназ во многом читает пьесу дословно: она одевает на персонажей валенки не затем, чтобы придать национальный колорит, а потому, что действие происходит в зимней промозглой Москве, когда экономят перед балом дрова. И Чацкий является в дом не эдаким франтом, где его встречают хлебом-солью, как рисуется ему в мечтах в первом прологе, а окоченевшим до полусмерти после двух суток путешествия в карете, когда ему кажется, что он уже никогда не доедет. Расцвечивая знакомые с юности строки, Гульназ старается не удивить зрителя новым взглядом, а подтолкнуть его к книжной полке, чтобы ему захотелось еще раз перечитать “Горе от ума” уже по-взрослому, без школьных штампов. И подумать самому над разлетевшимися на цитаты фразами…

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, фото Марины КОНСТАНТИНОВОЙ и Василисы СУХАНОВОЙ, Алматы