1284

Гамлет и арабская весна

Англия, Уорикши. Памятник Уильяму ШЕКСПИРУ.

450 лет назад родился Уильям ШЕКСПИР. В своих драмах он по сей день объясняет нам мир, каким мы его не осмеливаемся увидеть. Украина? - Ричард III. Сирия? - Леди Макбет отдает предпочтение бутикам.

Можно ли в наши дни с честью исполнить великий монолог Гамлета “Быть или не быть”, над которым еще в 1942 году глумился Эрнст ЛЮБИЧ в одноименном фильме, самой комичной антифашистской картине всех времен? Такой вопрос может привести в отчаяние любого исполнителя роли Гамлета; здесь экзистенциальная серьезность слова сменяется трагедией культового хита. Вольфганг Амадей превращается в “Моцарт­кугель” с марципанной начинкой, Пятая симфония БЕТХОВЕНА - в рингтон мобильника, от ЭЙНШТЕЙНА остается один лишь высунутый язык - проклятие классика, ставшего шарманкой, которую крутят все кому не лень.
Поэту Уильяму Шекспиру, родившемуся 450 лет назад, мы обязаны множеством всем известных крылатых слов: полуфраз, порознь парящих над миром, чтобы сесть где придется; всемирным наследием метких острот. Он самый влиятельный автор всех времен, который, правда, едва ли хоть одну из своих пьес придумал самостоятельно от начала и до конца: задолго до изобретения авторского права с совершеннейшей непринужденностью он переформулировал и переформатировал то, что в старых пьесах, легендах, историографических трактатах казалось ему интересным и эффектным.
Многие даже сомневаются, что Шекспир был Шекспиром. Вот уже более полутора веков одна гипотеза сменяет другую: кто на самом деле написал тридцать восемь пьес, прославленных на весь мир, а также 154 сонета о любви? Наряду с Фрэнсисом БЭКОНОМ на высочайший пост в истории литературы филологи пытались возвести и драматурга Кристофера МАРЛО, и различных аристократов, и, наконец, саму легендарную королеву Елизавету, правившую в годы жизни Шекспира.
Для каждой из этих гипотез существуют обоснования - авантюрные, невероятные и вместе с тем настолько правдоподобные, что на них самих можно выстроить побочную линию действия какой-нибудь шекспировской пьесы. И все они основываются фактически на одном обстоятельстве: нет ни одного документа, который бы доподлинно свидетельствовал, что автором всех сочинений Шекспира был сын перчаточника из городка Стратфорд-на-Эйвоне. И как человек, ходивший в обычную школу, чьи родители, как полагают, даже и грамоты не знали, смог стать этим феноменальным творцом, труды которого объединили в себе греческую философию, римскую историю, блистательную поэтическую виртуозность и глубочайшее понимание сути вещей?
С другой стороны, Шекспир полагал, что Богемия лежит у моря. Пьесы его пестрят ошибками, характерными для человека, должно быть, никогда не покидавшего Англии и не видевшего университета изнутри. Но круг его знакомств и мощь воображения простирались настолько, что на сцене с убедительной достоверностью говорят и мелкий люд, и великие личности, порфироносцы и проходимцы, наемные убийцы и патриции, придворные дамы и дворовые шлюхи.
Но как же такой плодовитый гений, не будучи и пятидесяти лет от роду, смог отказаться от столичной карьеры, чтобы закончить свои дни рантье, вернувшись в родной городок и посвятив себя семье и спекуляциям земельными участками?
В современном обществе, которое отождествляет искусство в первую очередь с потребностью выразить неповторимость своего внутреннего мира, такое решение кажется психологически необъяснимым. Тогда же автор просто описывал мир в одном из примерно двух десятков театров тогдашнего Лондона - столицы зарождавшейся империи. Каждый вечер он развлекал тысячи зрителей, которые, придя за потехой, без всякого благоговения стояли в давке на голых досках галерей, выпивали, закусывали, точили лясы, пока у них на глазах предатели убивали королей, мужчины в женских костюмах и мужчины в ослиных масках изображали страстное соитие...
Сегодня персонажи Шекспира живут на подмостках всего мира, от Йемена до Сальвадора, от китайских провинций до африканских столиц. Вот уже почти четыреста лет прошло со дня его смерти, но он до сих пор продолжает объяснять нам мир, где благовоспитанность упирается в свои границы. Где она становится чуждой и жуткой, предстает причудливо-непонятной, рождает сценарии, в Западной Европе давно уже преодоленные. Где она архаична и разнузданна, кровожадна и непредсказуема, где она живет страстями, пылающими безудержно и беспредельно.
В последние годы на нашей планете все чаще разыгрываются политические драмы, словно придуманные Шекспиром. На одной лишь Украине за прошедшее десятилетие были поставлены сцены из “Ричарда III”, “Антония и Клеопатры”, “Кориолана”: тиран, как предполагают, приказывает отравить своего соперника, который может стать ему опасен в борьбе за власть; тот остается в живых - с обезображенным лицом. Народ поднимает восстание. Тиран низвергнут, его изувеченный соперник разделяет власть с ослепительно прекрасной, любимой народом соперницей, вместе с которой раздувал пламя мятежей. Тиран возвращает себе власть и бросает народного трибуна в юбке в темницу. Годы спустя народ вновь поднимает восстание, и пока загнанный тиран мечется по стране (“Коня! Коня! Все царство за коня!”) в поисках убежища, соперница появляется на площади в окружении народа. Годы заточения не прошли бесследно, и ноги уже не держат ее, но преданные сподвижники вносят ее на руках, словно в паланкине.
К возмущенным народным массам она обращается с торжествующей речью. Ликование смешивается с ненавистью: “Толпа подобна водорослям в море: / Покорные изменчивым теченьям, Они плывут туда, потом сюда, / А там - сгниют”.
Другой пример - Северная Корея: десятилетиями там правит диктатор, чистками укрепляющий свою власть. Изничтожаются и верноподданные, и даже соратники. Под конец он доверяет разве что ближайшим членам семьи. Вместе со своей второй женой он властвует до последнего вздоха и оставляет бразды правления в наследство своему сыну. После смерти последнего страной начинает править сын сына, прислушиваясь к мудрым советам дяди. Время от времени рядом с ним появляется женщина - прекрасная, юная, призванная засвидетельствовать его близость к народу и мужественность. Своего дядюшку младой диктатор приказывает ликвидировать как вредителя государства; злодея спешно удаляют со всех изображений, словно он вообще никогда не жил.
А еще есть переодетый демократом турецкий деспот ЭРДОГАН, якобы отдающий по телефону распоряжения своему сыну, как припрятать неправедно нажитые богатства, и обещающий преследовать своих врагов “в самом их логове”. Или сирийский тиран АСАД, ведущий войну против своего народа, пока его леди Макбет выписывает из Лондона роскошные шмотки. Или узбекский диктатор Каримов, держащий взаперти свою дочь, красавицу-мотовку, которая и сама под стать злым дочерям короля Лира. Мир полон вельмож и сановников, о мстительности и паранойе, алчности, жестокости, властолюбии и низости которых нам уже все поведал Шекспир.
Но кажущаяся схожесть может оказаться обманчивой. Родственным узам, связывающим дядю и племянника, в Северной Корее может придаваться совсем иное значение, чем у нас. Содержать семью воровством и коррупцией - отнюдь не во всяком обществе такой “выбор” вызовет одинаковое осуждение; кое-где именно этого общество и ожидает. Афганский клановый миропорядок для нас так же непостижим, как и характерное для Азии циклическое восприятие времени или представления палестинского террориста-смертника о рае.
Современные драмы шекспировского размаха адаптируются для западной публики в сериалах, таких как “Клан Сопрано” или “Карточный домик”. Это среда преступников или политиканов: здесь никто не преследует иных целей, кроме власти, денег или славы, за исключением нескольких идеалистов-маргиналов, которые верят в такие вещи, как справедливость, а потому, конечно же, терпят крах. Есть и отъявленные мерзавцы, вроде депутата Фрэнсиса Андервуда (“Карточный домик”), который сталкивает под поезд в сабвэе бывшую возлюбленную, когда та собирается раскрыть его махинации. Однако ни Андервуд, ни босс мафии Тони Сопрано даже не думают делать зло ради зла, они лишь принимают его в расчет. За пределами зоны безопасности собственного “я” для таких людей вообще существует лишь “побочный ущерб”.
Именно поэтому они и кажутся настолько знакомыми; поэтому наблюдать за ними - такое захватывающее и такое пустое занятие. Брутальные игры в песочнице. В такой телевизионной среде нет отрады и утешения в искусстве, не возникает мыслительного замешательства при столкновении с иным взглядом на мир, нет места иному смыслу и содержанию, кроме физического удовлетворения и социального самоутверждения. Шекспир может рассказать лишь истории бого­оставленного, экзистенциального типа. В его космосе не досталось ролей ни мученикам, ни убийцам из убеждений, ни политическим мечтателям, ни идеологам. В его мире нет теорий, есть только феномены. Люди, с муравьиным старанием и суетливостью стремящиеся к своим частным целям: любви, уважению, власти, обладанию.
А это, похоже, и есть универсальная матрица. Шекспиру, как убежден китайский публицист Си МИН, “не требуется интерпретации”. “В Китае его понимают с полуслова, - говорит он. - Чтобы понять самоубийцу, движимого несчастной любовью, китаец должен проделать долгий путь: самоистязание и романтическая жалость к самому себе, нерешительность - это покажется нам скорее смешным.
А вот Ромео и Джульетта универсальны”. И, конечно, Гамлет... Арабистка Фридерике ПАННЕВИКК называет “Гамлета” наиболее часто цитируемой во всем арабском мире пьесой, а Шекспира с его архетипическими сюжетными структурами - неотъемлемой частью коллективного сознания арабских интеллектуалов.
Правда, самые известные шекспировские слова - “Быть или не быть - вот в чем вопрос” - поддаются лишь интерпретационному переводу: в арабском языке неопределенная форма глагола в привычном для нас понимании отсутствует. Зато фраза “Подгнило что-то в Датском королевстве” понятна на всем земном шаре.

Профиль.ru

Поделиться
Класснуть