Коррекция осанки
О радости социалистического труда видали мы много пьес. Но
Юля ЖИГУЛЕВА (на снимке) в качестве дипломного спектакля выбрала нечто противоположное - о ненависти и маразме, до которых доходят люди, запертые в офисе и сплоченные только нагоняями шефа. На афише премьерного спектакля “Бесхребетность” по пьесе немецкого автора Лаузунда была даже сделана приписка: “О людях с нарушениями осанки”. В том смысле, что эти люди не могут гордо выпрямиться и сказать, что думают. Но алматинцы восприняли все буквально и Юлю затерроризировали вопросами: что за целитель приедет и какие нарушения осанки будет лечить. Для второго представления пришлось изменить надпись: “Сцены из офисной жизни”.
Режиссеру-дебютанту некоторая бесхребетность не помешала бы: поблагодарить руководство родного театра за возможность осуществить постановку, педагогов - за знания, правительство - за мирное небо над головой. Тогда бы, глядишь, и карьера пошла веселей. Но у Юли явные проблемы с осанкой - не получается у нее делать реверансы.
- Юля, что вы, творческие люди, знаете о жизни офиса?
- У меня в жизни были моменты, когда я уходила из театра и работала переводчиком или менеджером в офисе. Так что я прекрасно знаю, как люди, заключенные в тесном пространстве, тихо ненавидят коллег. Особенно это заметно в иностранных компаниях, потому что у нас люди более открыты, могут в глаза сказать: “Терпеть тебя не могу и разговаривать с тобой не буду”. А там внешне все благопристойно: “Морген, данке”. Например, когда приезжал шеф одной немецкой компании, все восемь его подчиненных просто сходили с ума. Они могли, стоя за спиной у шефа, строить рожи, показывать жестами, что их от него тошнит. Но если шеф оборачивался, все успевали принять серьезный вид - готовый театр. Я еле-еле выдерживала это.
- В чем сюжет пьесы?
- Это пять ярких офисных типажей: неудачник, над которым все смеются, лидер, интриган, ответственная сотрудница и стерва, готовая идти к цели даже через постель. Еще есть невидимый шеф, его олицетворяют дверь и жуткий сигнал, которым вызывают подчиненных в кабинет. Туда все идут с ужасом на лице, выходят с психологическими или физическими увечьями.
На сцене обычный стол и стулья. Этого достаточно, чтобы развернулась настоящая драма. Здесь важнее жесты и интонации, а не слова и доводы. Вот почему можно долго разыгрывать одно-единственное слово “Морген”, с которым каждый из пятерки начинает свой рабочий день - с усталой ненавистью, с бодрой ненавистью, с доброжелательностью загнанного в угол неудачника...
- Неужели труд в офисе так тяжел?
- Я сама прекрасно помню это состояние, когда сидишь, смотришь на часы и думаешь, сколько еще минут осталось. Возможно, мне было еще тяжелее, потому что я была из театра. Так что мне не пришлось где-то искать типажи, я просто перенесла на сцену то, что видела в обычной жизни.
- Ситуация применима только к офису?
- Она применима к любой общности - от семьи до государства. Ведь пьеса про беспозвоночных - тех, кто не может выпрямиться и сказать: “Шеф, ты дурак!”. Про то, что мы готовы прогибаться из-за хорошей зарплаты, офиса в центре города, престижа.
- Разве у нас возможен такой разгул демократии, чтобы вот так поднять голову и ляпнуть руководству: мол, не то делаешь, не обожаю я тебя?
- А театр и не обязан говорить о реальных вещах. Дело не в шефе, а в системе, поскольку начальник - только часть ее. Вот почему важно, чтобы люди могли открыто сказать то, что думают, а не зажиматься. И еще надо делать то, что ты любишь, иначе вся жизнь может пройти в пустоте, ненужных хлопотах и сплетнях.
- Вы для себя выбрали, чем хотите заниматься?
- Это современный европейский театр, живой и актуальный.
- Отчего же вас понесло в неведомый европейский театр? Работали бы как все, по старинке...
- Немецкий театр имел возможность познакомиться с лучшими образцами европейской драматургии и режиссуры. На нашей базе осуществлялось много международных проектов. К сожалению, сейчас такая практика заглохла. В настоящее время главная проблема даже не в том, что у нас идет нескончаемый ремонт, нет своей сцены, негде репетировать. Мы теряем то, что нам так долго прививали и чем всегда славился Немецкий.
- Как восприняли ваш спектакль в родном Немецком театре?
- Неоднозначно. С одной стороны, мне дали возможность его сделать - естественно, без оплаты. С другой - мне стоило очень больших усилий добиться, чтобы его еще раз показали. Такое ощущение, что сейчас театр все дальше уходит от экспериментов в сторону академизма. Если раньше мы не нуждались в рекламе и на наши спектакли всегда было трудно достать билеты, то сейчас нас знают в основном по проблемам: директора посадили, ремонт затянулся, мы судились и т.д.
- Но ведь раньше в Немецком театре работали лучшие европейские режиссеры ...
- Тогда нас поддерживала Германия. Но теперь, когда практически вся диаспора уехала, нет такой потребности поддерживать немецкий театр в стране, где осталось уже не так много немцев. К тому же у нас постоянно меняется руководство, и за последние три-четыре года было сделано все, чтобы избавиться от зарубежных проектов в нашем театре.
- Не тяжело вам жить с таким “хребтом”? Может, как-то поработать над осанкой?
- Все дело в том, что я хочу работать именно в Немецком театре, хочу чтобы он жил, чтобы у нас были удачные постановки и сохранился свой зритель. Поэтому я и говорю обо всем, хотя прекрасно понимаю, что это не очень понравится нашему руководству.
Ксения ЕВДОКИМЕНКО, Алматы, тел. 259-71-99
e-mail:
evdokimenko@time.kz
Фото Владимира ЗАИКИНА
