3009

Кемен БАЙЖАРАСОВА: Абай, выручай!

Шумиха вокруг неудачной шутки Азамата МУСАГАЛИЕВА заставила меня вспомнить собственные отношения с родным языком.
“Что же ты молчишь? Или ни бельмеса не разумеешь по-русски в первом классе?” Так оно и было - я говорила только по-казахски. И моя первая учительница упорно выставляла мне четверки с плюсом даже к концу начальной школы, когда я уже отвечала лучше многих отличников. У этой добрейшей женщины ни разу не поднялась рука поставить мне пятерку. Пятерки мне стали ставить только в четвертом классе учителя, которые не знали и не помнили про мое “ни бельмеса”. Может, поэтому мы так легко отрекались и так легко забывали родной язык. Горько осознавать, что к окончанию школы я не прочла ни одной книги на казахском. Но, слава богу, после института я уехала в Джамбул и попала в казахско­язычную среду. Потом мои дети учились в казахской школе. Помогая им, я вместе с ними дважды окончила как минимум начальную школу. После этого я могла читать газеты на казахском, а там уже и книги.
Однажды нас с подругой пригласили в гости в село Бурное, где в условиях семьи обучалась языку девушка-волонтер Джейн. Она на казахском тогда уже что-то понимала и говорила, умиляя казахов довольно близким произношением наших специфических “қ”, “і”, “ө”. Мы сидели за хорошим дастарханом и общались. Спиртное и благожелательная атмосфера несколько размыли языковой барьер, и все же мы периодически затруднялись донести до Джейн что-нибудь. Каждый раз, когда это происходило, исчерпав казахский, доступный девушке, мимику, жесты и наш скудный запас английских слов, мы непонятно почему, может, из-за внешности Джейн, сбивались на русский. Она по-русски не понимала ни слова. Было забавно наблюдать, как морщила лоб и говорила “тусинбедим”. Очередной раз услышав непонятную речь, она спросила: “Бул казакша?” Мы объяснили, что это орысша, рашен. Джейн удивилась, что простые люди в селе поголовно владеют еще одним языком. Сельчане указали на нас с подругой, жестами показывая: вот они владеют русским в совершенстве. Тогда девушка спросила, знаем ли мы “рашен” так, чтобы читать Достоевского и Толстого в подлиннике. Подруга небрежно пожала плечами - ес оф кос, мол, и решила продемонстрировать познания великого и могучего. “Пушкин білесің?” - спросила она. Джейн оказалась весьма осведомленной в особой русской литературе. Она элегантно ответила “әрине”, и моя подруга стала декламировать. Она могла бы зачитать ей и Чуковского, но, как честный человек, прочла письмо Татьяны Онегину. Видели бы вы, как ее слушала Джейн. Засмущавшись, подруга попыталась было объяснить, что это для нас не является великим достижением, что это обычное дело. Но Джейн все равно восторгалась и говорила “орысша керемет!”, а потом попросила нас прочитать ей стихи на казахском. И тут у нас вышла заминка. Местные, которые наверняка вспомнили бы что-то наизусть, к тому времени уже разошлись. Хозяйка ушла стелить нам постель в другой комнате, а хозяин вышел во двор. “Вот он, момент нашего позора перед Новым Светом,” - сказала подруга.
“Что-то же мы должны знать,” - сказала я. Мы стали лихорадочно вспоминать и практически одно­временно выкрикнули: “Көзімнің қарасы!”. Так Абай, стихи которого мы знали как песню, спас нас от позора. Горько, конечно, все это. Горько, что при всех моих стараниях мой казахский до сих пор недотягивает до уровня моего русского.
После того как вышла моя книга и я стала писать в Сетях, меня многие спрашивали, знаю ли я казахский, если знаю, почему не пишу на нем. Бесцеремонно и резко спрашивали. Я терпеливо рассказывала каждому, что знаю казахский, что однажды, возможно, рискну писать на нем, но пока предпочитаю писать на русском, скорее из перфекционизма. И о том, что мой родной язык не достался мне просто со средой, что однажды я, едва не забыв его, вернулась к нему, будучи уже взрослой. Я практически оправдывалась и не обижалась, потому что знаю, чем болезненнее тема, тем сложнее в ней вести себя терпимо и снисходительно. А тема языка для нас очень болезненная.

Кемен БАЙЖАРАСОВА, врач, писатель, Алматы

Поделиться
Класснуть