Данияр КАНАФИН, адвокат: Суд присяжных только в кино

     В Казахстане продолжают обсуждать реформу судебной системы, и все громче звучат предложения о необходимости дальнейшего развития суда присяжных. При этом уголовные дела с участием народных заседателей рассматривают в Казахстане уже больше десяти лет, но таких процессов не так много и вряд ли их можно назвать полноценными судами присяжных. Так почему же тема вновь появилась на повестке дня? Об этом корреспондент “Времени” поговорил с адвокатом Алматинской городской коллегии Данияром КАНАФИНЫМ.

- Данияр Кайратович, в конце октября в Верховном суде состоялось мероприятие, где вновь обсуждалась идея о расширении полномочий суда присяжных. Уверены ли вы, что на этот раз это действительно будет полноценный суд присяжных, который мы пока видели только в американских фильмах?
- Начну с того, что о необходимости развития суда присяжных неоднократно говорил президент нашей страны. Однако приходится признать, что пока этот институт на практике присутствует скорее в декоративном виде, рассматривая мизерное количество уголовных дел. Так, например, за 9 месяцев 2018 года судом присяжных было рассмотрено всего 31 дело при общем количестве в несколько десятков тысяч дел, рассматриваемых судьями единолично. Соответственно, сейчас этот институт - лишь жалкая пародия на настоящий суд присяжных, не оказывающая серьезного влияния на правоприменительную практику в уголовном процессе.
Вместе с тем потенциал у настоящего суда присяжных очень большой. В первую очередь эта форма суда позволяет повысить объективность и беспристрастность рассмотрения уголовных дел, поскольку любое коллегиальное принятие решения дает большие гарантии того, что все обстоятельства дела будут изучены, все версии рассмотрены и все стороны услышаны.
Второе достоинство суда присяжных состоит в том, что этот институт позволяет простым гражданам принять участие в отправлении судебной власти в собственной стране. Это очень демократический механизм, позволяющий разделить полномочия по разрешению уголовных дел между государством и представителями народа. И дело не только в распределении полномочий, но еще и в разделении ответственности.
Не секрет, что именно уголовное правосудие вызывает сейчас много критики со стороны общества, а деятельность силовых ведомств настораживает многих простых людей. И, к сожалению, судебная власть в нынешнем виде не всегда способна контролировать не­оправданно большое репрессивное и правоограничительное начало, сохранившееся в полномочиях этих ведомств еще с советских времен. Нам нужно повысить независимость суда, поднять статус судебной власти на такую высоту, при которой судьи не боялись бы ограничивать инквизиционные эксцессы наших следственных органов и защищать права простых людей. Вот почему сейчас поднимается вопрос о том, чтобы расширить подсудность суда присяжных и отнести к его компетенции гораздо большее количество составов преступлений.
По моему глубокому убеждению, нужно передать в компетенцию суда присяжных дела о всех тяжких и особо тяжких уголовных деяниях (то есть тех, максимальное наказание за которые превышает пять лет лишения свободы), чтобы дать возможность каждому гражданину защитить себя не только перед профессиональными судьями, но и перед представителями народа. Кроме того, для развития настоящего суда присяжных, а не его неудачной версии, которую мы имеем сейчас, нужно создать классическую форму суда присяжных, которую, как вы говорите, мы все видели лишь в кино.
- В чем главное отличие классического вида от существующего?
- В самостоятельности присяжных при вынесении решения по существу дела. Суд присяжных в классическом виде должен ответить на три принципиальных вопроса: доказано ли, что преступление совершено, доказано ли, что преступление совершил подсудимый, и третий вопрос, виновен или не виновен он в совершении этого деяния?
Для ответа на эти вопросы не нужны юридические знания или квалификация юриста. Здесь нужны здравый смысл, честность, порядочность и совесть приличного человека. Почему мы нуждаемся в этом прямо сейчас? Я, как практикующий адвокат, вынужден признать, что порой наша правоприменительная практика принимает откровенно пугающие формы. К сожалению, за годы независимости нам не удалось создать достаточно эффективную систему защиты прав граждан, особенно в сфере уголовного правосудия. И никто не застрахован от того, что станет жертвой необоснованного привлечения к уголовной ответственности, неправильного или слишком сурового применения мер уголовно-процессуального принуждения, например задержания и заключения под стражу. Никто не может рассчитывать на по-настоящему надежную защиту от необос­нованного вторжения в сферу его частной жизни и тайны сообщений. И никто не застрахован от судебной ошибки.
Недостаточная эффективность существующей системы правосудия подтверждена целым рядом решений Комитета ООН по правам человека, требующих отменить вынесенные казахстанскими судами приговоры. Кроме того, есть несколько решений Комитета ООН против пыток, которые также признают факты нарушения прав человека в нашей стране. Поэтому очевидно, что потребность в реформах судебной системы, потребность в гуманизации судебной системы назрела давно.
Есть еще один фундаментальный резон в пользу создания классического суда присяжных. Если большинство серьезных уголовных дел будут рассматривать с участием присяжных заседателей, это вынудит правоохранительные органы и спецслужбы иначе относиться к своим обязанностям, ведь в противном случае результаты их расследований начнут разваливаться в суде.
Другим свидетельством в пользу этого вывода являются публикации в СМИ, рассказывающие о том, что на народных заседателей оказывалось давление со стороны профессионального судьи, также находящегося в совещательной комнате. И в этом заключается фундаментальное отличие классической формы суда присяжных от казахстанской: у нас решения вместе с присяжными принимает судья. И он прямо или косвенно может воздействовать на процесс принятия решения, что время от времени, судя по жалобам некоторых присяжных, и происходит.
- Вот об этом я и хотел спросить. У нас публиковался материал о суде по делу майора КНБ Айдына АЛПЫСБАЕВА. Его дело рассматривалось судом присяжных, шестеро из них впоследствии заявили, что на них было оказано давление судьей Аскаром КАИРОВЫМ, который даже рвал бумаги, где они писали, что сотрудник КНБ невиновен. В итоге майор был осужден и сейчас отбывает наказание. Правильно ли я понимаю, что в этом и заключается принципиальное отличие нового варианта суда присяжных: вы настаиваете на том, чтобы судья не заходил в совещательную комнату, пока присяжные не вынесут вердикт?
- По правилам профессиональной этики я не могу комментировать дела, в которых не принимал участия. Но в целом хотел бы отметить, что если государство всерьез настроено создать полноценный суд присяжных, то мы должны перейти к классической модели суда с 12 заседателями и судьей, который не заходит в совещательную комнату. Но я считаю, что на данном этапе возможен и компромисс. Например, особо тяжкие дела можно поручить классическому суду присяжных, а тяжкие преступления пусть рассматривают коллегии, существующие сейчас. А затем можно провести анализ и сравнить результаты.
- Вы говорили о том, что все уголовные дела о тяжких и особо тяжких составах должны рассматриваться судами присяжных. Но мы были свидетелями сразу нескольких громких дел, когда половина подсудимых валила вину на основных фигурантов, выбивая себе свободу или смягчение наказания. Вам не кажется, что присяжным заседателям будет крайне сложно понять, кто виноват, а кто нет?
- Я абсолютно убежден, что появление классической модели суда присяжных станет панацеей от злоупотребления формальными и неформальными процессуальными соглашениями, о которых вы говорите. Они потеряют смысл.
- Но сейчас процессуальные соглашения - это настолько широко используемый инструмент, что просто так гособвинение от него не откажется. Возьмем для примера дело Куандыка БИШИМБАЕВА, в рамках которого были осуждены восемь бизнесменов-строителей, дававших взятки руководителям “Байтерека”. Все они заключили процессуальные соглашения, в результате чего шестеро коммерсантов были приговорены к штрафам от 85 до 670 миллионов тенге, а таразских предпринимателей Уалихана ДЖУМАБАЕВА и Данияра ОЛЖАБЕКОВА освободили от уголовной ответственности! Где же справедливость?
- Я не стану нарушать стандарты профессиональной этики и делать какие-то выводы относительно дела, в котором не участвовал. Но в целом как исследователь практики уголовного судопроизводства могу сказать,что процессуальные соглашения о признании вины по некоторым делам превратились в механизм подавления воли обвиняемых и понуждения их к признанию вины или даче показаний против других фигурантов дела. В системе уголовного процесса, где шанс быть оправданным не превышает 1-2 процентов, люди вынуждены выбирать из двух зол меньшее и идти порой на сомнительные договоренности.
В чем еще одна трагедия нашего уголовного правосудия? В том, что порой сотрудничающие со следствием люди уходят от ответственности в обмен на нужные, но порой необязательно достоверные показания против другого человека. В итоге обвинение получает устраивающий их результат. Но получает ли общество по-настоящему справедливое решение? Это весьма больной вопрос. Такие дела не смогут пройти проверку в независимом, объективном и беспристрастном суде присяжных.
- Так почему в судах присяжных эта практика перестанет приносить плоды?
- Мы сейчас наблюдаем откат к тем временам, когда показания называли царицей доказательств. Эту фразу использовал сталинский прокурор Вышинский.
Но почему этот инструмент работал? Потому что не было независимых судов и судья выполнял указания, полученные сверху. Но с 12 присяжными договориться в 12 раз сложнее, и им почти невозможно дать указание вынести несправедливый приговор. В рамках рассмотрения уголовного дела даже поговорить с ними о деле практически очень сложно, поскольку они должны быть ограждены от внешних факторов.
- Хорошо, допустим, в Казахстане появляются суды присяжных в классическом виде: судьи не заходят в совещательные комнаты, не давят на заседателей, прокуроры не манипулируют процессуальными соглашениями. Но означает ли это, что в дальнейшем решения таких судов не будут изменены вышестоящими инстанциями?
- Согласен, это очень важный момент. Решения суда присяжных, особенно оправдательные вердикты, должны пересматриваться только при наличии грубейших процессуальных нарушений, по очень ограниченному перечню оснований, четко определенному в законе, или не пересматриваться вовсе, как в некоторых штатах США. Когда шло обсуждение этого вопроса в Верховном суде, один из докладчиков признался, что какое-то дело пересмотрели, поскольку было установлено, что заседатель скрыл факт привлечения родственника к уголовной ответственности.
Или другой пример: мои коллеги рассказали, что по их делу уже после завершения процесса присяжная нашла телефон адвоката, участвовавшего в разбирательстве, и попросила дать ей консультацию. В последующем, при рассмотрении дела в апелляционной инстанции, факт такого контакта был представлен прокурором как доказательство необъективности со стороны присяжного.
Когда мне рассказали эту историю, то у меня сразу возник логичный вопрос: откуда, собственно, прокурор узнал о телефонном звонке и на каком основании контролировались переговоры народных заседателей? Кто дал санкцию и почему это происходит в отношении граждан, не подозреваемых и не обвиняемых в совершении уголовных преступлений? И другой вопрос: почему присяжному нельзя звонить адвокату, если дело уже рассмотрено? Наши телефоны есть в открытом доступе, их легко узнать в коллегии либо просто найти в Интернете.
Совершенно очевидно, что порядок пересмотра таких дел должен быть изменен: нужно ограничить перечень оснований для отмены оправдательных вердиктов и прекратить практику таких отмен по лишь формальным причинам. Статистика отмен решений судов присяжных сейчас настораживает. Так, например, в 2016 году пять из семи оправдательных решений судов присяжных были отменены. В 2017 году всего-то было три оправдания - все отменены. Аналогичные цифры за 10 месяцев 2018 года. Очевидно, что гуманистический потенциал и без того еле живого института суда присяжных в нашей стране подвергается сильному ограничению.
Мы живем в искаженном мире, где уголовное судопроизводство зажато в какие-то кандалы показателей. Правоохранители должны раскрыть и расследовать какой-то процент от зарегистрированных преступлений и закончить следствие обвинительным актом. Прокурор должен направить какой-то процент дел в суд. И все они озабочены тем, чтобы решение по этим делам не было оправдательным.
Очевидно, что сложившийся на основе еще сталинских стандартов порядок управления уголовным процессом пора менять. И вот мы снова возвращаемся к суду присяжных, который не связан с планами и отчетами и от которого не требуют каких-то показателей. И это еще один аргумент в его пользу.

Михаил КОЗАЧКОВ, фото из архива Данияра Канафина, Алматы